Об АТХ в частности
Наталия СВИЩЁВА
ОБ АТХ В ЧАСТНОСТИ
Может быть так:
- Это можно найти только в дневнике у Басе «По тропинкам севера».
- В древних синтоистских мистериях скользящее по кругу движение…
- Не помните, кто написал: «Солнце с луною никак не хотят
помедлить. Торопят друг друга.Четыре времени года»?
(Из разговора на репетиции)
Или так:
— Олег, как дела у театра? Какие проблемы?
— У театра все хорошо. Материальных проблем, если вы их имеете в виду, практически нет. Они есть у меня. Материальные проблемы — это моя работа. Всё хорошо, но нужно, чтобы было лучше, этим занимаюсь.
— А будет лучше?
— Будет.
Судя по всему, молодой директор АТХ Олег Борисов занимается этим не только энергично, но и достаточно успешно. Актёрам уже не нужно, как
это было год назад, подрабатывать на стороне. А у директора — грандиозные планы, но я не могу их раскрыть. Все свои объяснения он заключал неизменной формулой «Это — коммерческая тайна». Интервью получилось не для печати.
Интервью с режиссером Иваном Верховых вообще не получилось:
— Иван Иванович, не могли бы вы поделиться...
— На выпуске спектакль «Правда, мы будем всегда?» С. Козлова.
— Инсценировка?
— Моя.
— А после...
— Уже начали тихонечко пробовать драму Ф. Г. Лорки «Когда пройдет пять лет».
— Об этой пьесе я с удовольствием беседовала хотя бы и пять лет. Но скажите, почему у вас названия имеют вопросительную форму? То Хармс вопрошал «Почему я лучше всех?», теперь...
— Простите, давайте поговорим попозже. Меня ждёт художник, с которым мы, может быть, найдем общий язык. Вы же видите, что спектакль ещё не одет.
Действие первой сцены ещё не одетого спектакля происходит зимой, под Новый год. Ёжик (его играет Елена Блохина), весь дрожа, просыпается от холода. Дрожа более чем натурально. В театральном зале Дома молодёжи царил поистине рождественский жгучий мороз. Батареи отдавали льдом, хотелось всё время надеть перчатки. Одна из актрис их, кажется, не снимала.
АТХ исполнилось три года. Можно подвести кое-какие итоги. За это время поставлено всего два спектакля. На выходе третий. Однако это не мешает относиться к нему как к жизнеспособному, талантливому и серьёзному театральному организму. Подавляющее большинство наших театров играют до шести различных спектаклей в неделю с сентября—октября по май—июнь и выпускают за год четыре—пять—шесть премьер. АТХ работает в другом, непривычном для нас режиме.
Поначалу этот другой режим был связан с тем, что возникающий театр ничего не имел. Сейчас условия изменились к лучшему. Из тисков нужды театр вырвался. Ему оказывают поддержку спонсоры. Но театр не собирается гнать премьеру за премьерой.
Наблюдая его жизнь изнутри, я начинаю думать, что для него оптимальным мог бы стать «бродвейский» ритм работы. Выпущенный спектакль играется, пока не исчерпает своего зрителя. Потом трёх-четырёхмесячная пауза, во время которой репетируется новый спектакль, и так далее… Попробую обосновать эту мысль.
Спектакль по Хармсу посмотрело около 5 тысяч зрителей. Потенциальный зритель этого спектакля исчерпается примерно 15—20 тысячами. Да только где они? И дело здесь не в рекламе, которая, конечно, может быть и, как я понимаю, будет налажена лучше. Город у нас не театральный. Когда–то (очень давно) был им. Теперь нет, и тому много причин, вдаваться в которые сейчас не имеет смысла.
АТХ по сути своей театр элитарный. Он говорит о материях понятных и понятным языком, но крайне не привычным. А наше художественное восприятие обладает колоссальной инерционной силой. Мы готовы принять новое, и оно даже необходимо нам, но лишь в виде строго дозированной и безболезненной инъекции. В идеале АТХ нужен зал на 50—60 мест, куда будут приходить целенаправленно, зная, что там всегда будет ждать нечто неожиданное.
Сама репетиционная система АТХ противоречит театру для всех. Театральное искусство по природе своей компромиссно и конъюнктурно, и обусловлено это большим количеством факторов, определяющих его существование. Идеального театра не бывает. Но именно этого Иван Верховых не признаёт. Поэтому так долго репетируются спектакли. Поэтому процесс здесь ценится не менее, если не более, чем результат. Не только режиссёром, но, как это ни странно, актёрами тоже.
Актёры АТХ чувствуют, а может быть, и знают, что на репетициях создается нечто большее, чем спектакль. Я бы сказала, что именно репетиция стала способом их духовного существования. Репетиция — это выработка себя как личностей. Поэтому они так естественно и органично существуют сегодня в пространстве своего нового спектакля.
Говорить о нем конкретно и подробно до премьеры я права не имею. Могу только рассказать, каким замысел театра представился мне в процессе репетиций.
После Хармса казалось, что путь АТХ — путь авангарда. Они и теперь не «пишут» свой спектакль «с натуры». Но способ преображения действительности здесь совсем иной. Хармсовский спектакль фиксировал состояние мира, поправшего Истину и Бога. Развивать эту тему далее для Верховых оказалось невозможно: «Нельзя позволить злым духам управлять кончиком кости». Гибельному разрушению противопоставляются прозрачность, ясность и чистота.
Актёры и режиссёр хотели бы выявить ту истинную сущность, какая есть в каждом человеке и которая делает его причастным к абсолюту. Единство героев спектакля между собою и с природой — залог гармонии. Эта гармония драматична, даже трагична, но поэтому и подлинна. Спектакль должен быть построен на ощущениях теснейшей связи микро– и макромира.
Китайский художник Сяо И писал: «Мохнатая осень, окостеневшая зима, тёмное лето, прозрачная весна». В спектакле своё, иное ощущение каждого времени года, но одухотворённое и соотнесённое с их переживанием героями. Я же привела эти строчки для того, чтобы стало понятнее, в каком направлении идёт сегодня поиск театра.
Р.S. Почему в статье много китайских и японских цитат — возможно, станет ясно после выхода спектакля.
(«Саратов», 28 декабря 1991 года)