Да будет театр!

Наталия СВИЩЁВА

ДА БУДЕТ ТЕАТР!

Они ещё не решили, как себя называть, и небольшая группа молодых профессиональных актёров, в основном выпускников театрального факультета консерватории, именует себя пока просто «Театр АТХ». Но во всём остальном они не колебались и не колеблются. Ни в стремлении создать свой театр (даже в горячее преддипломное время каждую свободную минуту репетировали свой спектакль). Ни в выборе лидера – студента режиссёрского факультета училища имени Б. Щукина Ивана Верховых, наверняка знакомого читателям по актёрским работам в театре юного зрителя. Ни в выборе первой пьесы — «Эмигранты» современного польского драматурга С. Мрожека.
Эта пьеса как материал для дебюта молодых актёров и режиссёра поначалу кажется сомнительной. Конечно, с одной стороны, её герои – двое польских эмигрантов, живущих в одной из западных стран, – люди без возраста. Но, с другой стороны, их биография, психология, сами темы их диалога – всё это слишком далеко от жизненного опыта дебютантов. К тому же в пьесе в сущности нет сюжета. Ссоры и примирения, взаимопритяжение и взаимоотталкивание героев не имеют конкретной причины. Она в мироощущении, в различном отношении к жизни. В общем, разговорная пьеса. А в двухчасовом «разговоре» очень трудно найти и поддержать высокую температуру душевных движений, напряжённые, постоянно меняющиеся сложные ритмы, которые могут сделать спектакль подлинно театральным зрелищем.
С моей точки зрения, режиссёр Иван Верховых и занятые в «Эмигрантах» актёры Сергей Ганин и Антон Кузнецов сильно рисковали. Но для них-то самих дело было не в риске. Для них вопрос стоял иначе: состоятельны они творчески или нет. Драматургия такого рода, как «Эмигранты», – со скрытым конфликтом, углублённым психологизмом, не исключающим иронии и гротеска, – их художественная позиция. Театр такого рода  – их кредо. Они сознательно выбрали путь, лежащий в стороне от политических осмеяний и деклараций. Отвергли и плоский натурализм, и нагловатую театральную условность, и псевдофилософичность. Их интересует человек, которому сегодня так недостаёт внешней и внутренней свободы, чувства игры и живого чувства жизни. Они хотели бы этого человека раскрепостить и помочь ему справиться с миром, который ежедневно обрушивает на него апокалипсические реальности.
В спектакле, который был сыгран, нет следов ученичества, неуверенности, робости. Самозабвенность подкрепляется профессиональной свободой. Чёткая режиссёрская мысль оставляет место актёрской импровизации. Каждое событие получало пространственное решение. Текст находил опору и подтверждение в пластике.  Но бытовые жесты совершенно узнаваемые, приобретали в контексте действия внебытовой характер. Философские заявления звучали комично. Герой ложился на кровать не потому, что хотел расправить усталые члены, а выражал несогласие с мироустройством. Банальный афоризм: «Свобода — это закон, а закон —это свобода» не предлагался в качестве абсолютной истины.
Крышу над головой (но не деньги!) начинающему театру предоставил гостеприимный Дом работников просвещения. Здесь есть небольшой, неудобный зал. Есть сцена, плохо приспособленная для показа спектаклей. Но из вынужденной бедности режиссёр И.Верховых и художник Н. Соломина не без доли лукавства сумели извлечь художественный эффект. Маленькую сцену они перерезали в центре щитом-перегородкой, обогатив этим  бедное, скучное пространство. Эпизоды, в которых согласно тексту гаснет электричество, играются то в полной темноте, то при колеблющемся пламени одной свечи. Героев окружают вещи вроде обычные, но в соседстве друг с другом составляющие некий абсурдный ряд: чайник, багор, мусорное ведро, очаровательная игрушечная собака, пустой ярко-малиновый пластмассовый горшок для цветов, топор, занавеска, которая ничего не закрывает, чёрный пластиковый пакет. Остроумно отчуждаемые от своих прямых функций, эти вещи становятся постепенно теряющими свой содержательный смысл.
У героев — интеллигента и чернорабочего — нет имён. Нет прошлого, которое, стираясь в памяти, перестает быть действительностью. Нет будущего. Нет друзей. Нет развлечений. Они обречены быть друг с другом, надоели друг другу, не понимают друг друга. Но оскорбляя и оскорбляясь, унижая и унижаясь, провоцируя и провоцируясь на конфликты, они не могут друг без друга. Общение — единственная реальность и единственная ценность, которая им осталась. Они яростно дорожат им, ни на секунду не теряя друг друга из поля слуха и зрения. Даже подсознание каждого постоянно должно получать импульс от партнёра.
Грустно? Грустно. Безнадёжно? Ни в коем случае. Клоунада перетекает в драму, драма — в клоунаду и снова в драму. На спектакле мы смеёмся, иногда сквозь слёзы, изживая в себе нетерпимость, чувство одиночества, приступы душевной слабости, агрессивности или безразличия по отношению к самим себе и к миру.
Что же — всё идеально? Нет. Но первая работа этого небольшого коллектива обладала степенью художественной зрелости. Может быть, мы увидим вторую. Представленную в форме мюзикла поэму Ю. Тувима «Бал в опере». Увидим, если «Эмигрантам» удастся заработать деньги для оплаты костюмов, работы художника, балетмейстера и вокалиста. А пока в черновом виде «Бал в опере» готов, хотя актёры репетировали его в свободное от работы в сфере обслуживания (кто уборщицей, кто сторожем) время. Словом, всё зависит от того, найдётся ли спонсор. Сами они по этому поводу вспоминают булгаковского Воланда: «Никогда ни у кого ничего не просите. Сами придут и сами предложат».  Впрочем, к тем, кто будет предлагать, у них одно условие — предоставить им свободу в художественном плане. Что ж, в условиях демократии и гласности такой спонсор не может не найтись. И да будет театр!

(«Заря молодёжи», 21 декабря 1988 года)