Бурлаки на чёрной Волге

Наталия СВИЩЁВА

БУРЛАКИ НА ЧЁРНОЙ ВОЛГЕ

К открытию сезона в театре АТХ

Как там у Пушкина? «Мне скучно, бес. — Что делать, Фауст?.. Вся тварь разумная скучает».
Наверное, пушкинский Мефистофель причислил бы в полном составе и театр, и тех, кто его любит, к разряду тварей неразумных. С ними и на их спектаклях скучно не бывает. Относитесь к ним как хотите — восхищайтесь, негодуйте, аплодируйте, брюзжите, ходите на каждый их спектакль, клянитесь, что вашей ноги больше никогда не будет там, где они играют, — скуки вы не испытаете. Да и просто общение с ними, когда они в хорошем настроении (а какое ещё оно может быть в начале сезона!) даёт массу положительных эмоций.
Захожу на сбор труппы.
— Чем новеньким порадуете в этом году? — спрашиваю, заранее зная, что услышу имена, которых ни в институте в курсе истории театра не проходила, ни позже не встречала.
— У нас начинается эпоха русских сезонов, — ответствуют с серьёзнейшими минами.
В голове завертелись Дягилев, его серовский портрет, головинская «Жар-птица», половецкие пляски, имевшие в Париже ошеломляющий успех. Неуклюже пытаюсь включиться в тон:
— В Париж едете?
— В Париж непременно. Но — через Сибирь.
 — В ссылку отправляют? Но кто, за что, когда?
— За «Моцарта и Сальери». В Омск, на фестиваль пушкинской драматургии. В октябре. Уже и предписание получено из Москвы. Да вот не знаем, ехать ли?
— Что, как всегда, денег нет?
 — Натурально, — кивают актеры (попивая — это в день-то открытия! — всего лишь чай, правда, какой-то особенно хороший, привезённый в дар поклонниками театра откуда-то из-за океана), — но поездка по казённой надобности. Минкульт берёт на себя полное содержание. Фестиваль-то хорош ли будет?
 — Надо, надо ехать. Организатор этого дела Владимир Рецептер. Он и актёрское дело изнутри знает, и сам много лет играл, и не где-нибудь, а в БДТ, у Товстоногова. Голова у него хорошая — наблюдала его в роли председателя жюри на фестивале моноспектаклей в Перми. А пушкинский фестиваль — его давняя, выношенная идея. Поезжайте!
 —  Конечно, надо бы, — соглашаются актёры, посматривая, однако, на худрука, который по обыкновению роняет слова как бы рассеянно и не щедро.
— Надо бы, — говорит он, — но 11 октября у нас премьера, а в Омске надо быть 12-го, значит, прямо с бала на воздушный корабль.
 — Ну и что? — молча изображаю на лице вопрос.
— Как что? — шлёт мне укоризненный взор худрук, — после премьеры.
—     Фу ты, какие мелочи. В самолёте отоспитесь. А премьера вправду будет, или шутите?
— Умрем, но сыграем. И роли уже розданы, и репетиции начинаются, и билеты частично проданы. Отступать некуда.
 — Кто же этот счастливец, удостоившийся вашего внимания? Что за пьеса?
— «Жених из долгового отделения».
— Кто написал?
 — Чернышёв Иван Егорович.
 — Диссидент какой-нибудь, отъезжант вроде Казакова?
 — Никак–с нет, жил в прошлом веке, в конфликт с правительством не вступал, исправно служит актером в Александрийском театре, а на досуге сочинял драматургические опусы.
Едва отыскала я этого «Жениха» в сборнике «Русская драма эпохи А. Островского». Забавная и немного странная штучка. Ситуация — водевильная, а финал  не скажу, что трагический, но такой  гоголевски-достоевски-сухово-кобылинский, словом, чисто русский. И чисто же русская недоделанность какая-то во всём этом. Были Мрожек, Хармс, Казаков, Пушкин. И вдруг Чернышёв, пусть даже современник великого драматурга, пусть даже Иван Егорович. Но вспомнила прелюбопытное объяснение, выдвинутое одним из крупных наших литературоведов, почему Шекспир заимствовал свои сюжеты у авторов второстепенных. Он развивал то, что у них было дано лишь в намёке. В не отличающейся тонкостью и глубиной новелле Д. Чинтио сказано, что мавр долго грустил после убийства Дездемоны. Из этой фразы родилась гениальная трагедия. Может быть, как раз недосказанность чернышёвского «Жениха» позволит включить в пространство спектакля то, через что прошло наше сознание, — Кафку, Штайна, Дали. Кого ещё? Гадать не стоит. АТХ — непредсказуем. Переберёшь все возможные варианты, а тебе предъявят единственный, тобой не учтённый. Смешно ли будет? Не смею предполагать. Они «Моцарта и Сальери» ставят так, что смешно, открывая нам иную природу смеха, который мы за годы советской и постсоветской жизни привыкли соотносить исключительно с Михаилом Жванецким. Может быть, в комедии откроется природа слёз?
— А после Чернышёва кто на очереди? Феофан Прокопович?
— И об этом думаем. Заказан его перевод на современный русский. Но сначала — Пушкин. Весь. От «Каменного гостя» и «Истории села Горюхина» до «Гаврилиады» и «Я помню чудное мгновенье». К 200-летнему юбилею, грядущему в 1999 году. Кроме того, в планах «Рудина–мать» по мотивам произведений Тургенева-Горького. Пора также отдать дань эротике, об отсутствии которой у нас сильно горюет некоторая часть зрителей. Роль Наташи в известной пьесе основоположника соцреализма «На дне» согласилась исполнить Ольга Яковлева. И, наконец, гвоздём русских сезонов станет колоссальное фольклорное шоу «Бурлаки на чёрной Волге». Кроме того, есть задумка объединить одного из любимых нами обэриутов Александра Введенского и абсурдиста Сэмюэля Беккета. Хотя это нарушит национальную чистоту  репертуара.
Обэриутский абсурд? Кто разберёт, что они говорят всерьёз, что шутя. Они шутят всерьёз и серьёзничают шутя. Да и кто нынче знает, что такое смех и что такое абсурд

(«Саратов», 16 сентября 1994 года)